Лекарство работает, так же как и сортировка Кассии, которая докладывает нам, куда двигаться дальше. Так мы спасаем оптимальное число людей. Она высказывает свое мнение, как мы должны поступить, компьютеры и другие сортировщики подтверждают ее решение — ее ум так же хорош и ясен, как все лучшее в этом мире.

Но мы не можем спасти всех. Около одиннадцати процентов неподвижных не возвращаются совсем, другие пациенты умирают от инфекций.

Я иду на снижение.

— Кажется, я ясно дал понять, что ты не можешь искать их сейчас, — говорит Лоцман.

— Да, — отвечаю я. — Я не позволю людям умирать, охотясь за невозможным.

— Тогда что ты делаешь? — снова спрашивает Лоцман.

— Мне нужно приземлиться здесь.

— Их нет в Ории. Кассия сочла крайне маловероятным, что они находятся в пределах этой провинции.

— Она рассчитала наивысшую вероятность, что они умерли в Отдаленных провинциях, — говорю я. — Не так ли?

Лоцман замолкает на мгновение. — Да, — отвечает он.

Я кружу до тех пор, пока не нахожу хорошее место для посадки. Пролетая над Холмом, я раздумываю, где сейчас зеленый шелк от платья Кассии — маленькое рваное знамя, полоскавшее под небом, теперь похоронено в земле. Или выгорело на солнце. Его смыло дождем. Унесло ветром.

— Ория все еще нестабильна, а ты слишком важен, — говорит Лоцман. — Тебе нужно вернуться.

— Это не займет много времени, — повторяю я, заворачивая корабль на посадку. Это судно не похоже на корабли Лоцмана. Оно не может переключиться на режим пропеллеров и сесть точно по месту.

Улица вряд ли будет достаточно протяженной для посадки, хотя мне известен каждый ее метр. Я ходил по ней все эти годы. С Патриком и Аидой, и они всегда держались за руки.

Колеса ударяются о землю, металлические подкрылки раскрываются, создавая сопротивление и замедляя ход корабля. Дома проносятся мимо, и как раз в конце улицы я успеваю остановить корабль. Через лобовое стекло я могу заглянуть в окна некоторых домов, если, конечно, они не закрыты ставнями.

Я выбираюсь из корабля и двигаюсь так быстро, как могу. Мне нужно пройти всего несколько домов. За цветами в садах никто не ухаживает, они выглядят дикими и заброшенными. Я останавливаюсь у двери дома, где раньше жила Эм. Окна разбиты. Я заглядываю внутрь, но дом пуст, и, судя по всему, уже давно: пол устилают листья. Наверно, их принесло ветром из другого городка, ведь у нас деревьев больше нет.

Я продолжаю свой путь.

Когда я был в коме, я слышал, что Анна рассказывала о моих родителях, о Патрике, Аиде и Мэттью.

Мать с отцом не могли уберечь меня. Поэтому, умирая, они отправили меня поближе к Обществу, и надеялись, что это сработает. Патрик и Аида приняли меня и полюбили, как родного.

Я никогда не забуду крики Аиды и лицо Патрика, когда чиновники забирали меня, или как они пытались дотянуться до меня или друг до друга.

Общество четко представляло свои действия, когда обручило Патрика и Аиду.

Если бы я был обручен с Кассией, если бы я знал, что проживу восемьдесят лет безмятежной жизни, и большинство из них проведу с ней, я не знаю, имел бы я силы, чтобы пытаться свергнуть Общество.

Ксандер имел.

Я иду по дорожке и стучу в дверь дома, где он раньше жил.

Глава 58. Ксандер

За последние недели у нас произошло несколько достижений по делам лекарства. Сначала нашли поля, о которых рассказала мама Кассии, это позволило нам сделать больше лекарства и быстро раздать его людям. Потом мы выяснили, как синтезировать белки калохортуса в лаборатории. Лучшие из умов, оставшихся в Восстании и Обществе, объединились, чтобы работать над этой проблемой.

И работа все кипит. Людям становится лучше. Даже если мутация вернется, у нас теперь есть лекарство. Конечно, до тех пор, пока вирус снова не изменится. Но сейчас данные говорят о том, что худшее уже позади. Я бы не стал доверять никаким данным, если бы их сортировала  не Кассия.

Сейчас мы переживаем другое время: люди чувствуют себя хорошо, и им необходимо выбрать, в каком мире они хотят жить. Я не знаю, придется ли нам пройти через это так же, как мы прошли через чуму.

— Ты спас мир, — любит поговаривать мой отец.

— Нам просто повезло, — отвечаю я. — Нам всегда везет.

И мы действительно счастливчики. Посмотрите на мою семью. Брат вернулся домой из Ории, когда чума только вырвалась наружу, им всем удавалось избегать заражения почти до самого конца. И даже когда они заболели, Кай прибыл как раз вовремя, чтобы привезти их сюда, и мы смогли исцелить их.

— Мы старались держать горожан в единении, — рассказывает отец.

И, к его чести, они смогли. Они делились едой, заботились друг о друге так долго, как могли.

Не похоже, что они делали что-то неправильно. Моя семья всегда считала, что если ты упорно трудишься и делаешь правильные вещи, то, скорее всего, у тебя все получится. И они не глупы. Они понимают, что не всегдавсе будет хорошо. На их глазах происходили страшные вещи, и это разрывало им сердце и заставляло страдать по-настоящему.

Я ханжа, знаю, ведь со мной ничего такого плохого не случилось. Родные Кая пропали без вести. Кассия потеряла отца.

Но не мы, не семья Кэрроу. У нас все прекрасно. Даже у моего брата, который, оказывается, никогда не вставал в ряды Восстания. Я ошибся в нем. Я ошибался во многом.

Но лекарство, которое мы создали, работает.

***

Когда подходит время перерыва, я покидаю медицинский центр и иду к реке, протекающей через центр Камаса.

Теперь, когда заграждения снесли, и мутация находится под контролем, люди снова вспомнили обычай прогуливаться вдоль реки. На набережную, неподалеку от медицинского центра, ведет целый ряд бетонных ступенек, вырубленных в пологой насыпи.

Кай и Кассия иногда ходят туда, когда он возвращается с поручения, и однажды я нашел его там, в одиночестве смотревшим на воду.

Я сел рядом с ним. — Спасибо, — сказал я. Тогда мы увиделись в первый раз после того, как он привез мою семью на лечение.

Кай кивнул. — Я не смог вернуть свою семью, и понадеялся, что найду твою.

— И ты нашел, — сказал я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучала горечь. — Точно там, где их бросило Общество.

Кай поднял брови.

— Я рад, что они вернулись, — сказал я ему. — Я твой должник на всю жизнь за то, что ты привез их сюда. Кто знает, как долго им пришлось бы ждать, чтобы получить лекарство другим путем.

— Это меньшее, что я мог сделать, — ответил Кай. — Ведь вы с Кассией вылечили меня.

— Как ты понял, что любишь ее? — спросил я. — Когда ты впервые что-то к ней почувствовал, она тебя даже не знала. Она ничего не знала о том, где ты был.

Кай ответил не сразу. Он смотрел на воду. — Однажды мне пришлось положить тело в реку, — сказал он, наконец, — до всех этих событий. Один Отклоненный умер в лагере раньше, чем планировало Общество, и офицеры приказали нам избавиться от улик. Тогда я и познакомился со своим другом Виком.

Я киваю. Я слышал, как они говорили о Вике.

— Вик влюбился в ту, с кем ему не положено было быть, — сказал Кай. — И, в конце концов, он умер за эту любовь. — Затем Кай посмотрел на меня. — Я хотел продолжать жить после того, как умерла моя семья. Но я не чувствовал себя живым, пока не встретил Кассию.

— Но ты не чувствовал, что она действительно тебя знает, да? — спросил я снова.

— Да, — говорит Кай, — но я чувствовал, что она могла бы знать.

***

Я спускаюсь к воде по широким ступеням. Кая сейчас там нет, но я замечаю знакомую фигуру. Это Лей с ее длинными черными волосами.

Прошли дни с тех пор, когда я видел ее, даже мельком. После того, как она поправилась, она вернулась к работе, и наши пути редко пересекались с тех пор. Когда мы все же встречались, то оба кивали и улыбались и говорили «привет». Она, вероятно, знает, что я работаю с лекарством, но у нас не было возможности поговорить.