— Так вот кто царапал те рисунки в кораблях? — до меня начинает доходить суть дела. — Прятавшиеся там люди, которым Лоцман помогал сбежать.

— Это была глупо с их стороны, — с ноткой злости говорит Калеб. — Они могли накликать беду на пилотов.

— Я думаю, что они таким образом выражали свою благодарность, — я вспоминаю рисунок, нацарапанный на одном из кораблей, где Лоцман давал людям воду. — Для меня это выглядело именно так.

— Все равно это было глупо, — повторяет Калеб.

— Люди еще живут в тех деревнях? — спрашиваю я.

— Не знаю. Возможно, они все уже переселились в Иные земли. Лоцман пытался связаться с ними, привлечь к Восстанию, но они не захотели.

Это похоже на случай с Аномалиями, жившими в Каньоне. Они бы также не присоединились к Восстанию. Здесь возникает вопрос, что случилось с людьми Анны, когда они добрались до деревни, отмеченной на карте. Они встретились с жителями каменных деревень? Смогли они наладить отношения друг с другом? Помогли ли жители каменных деревень людям из Каньона или прогнали их или ещё хуже? Что случилось с Хантером и Элаем?

— Другие дети росли на рассказах о Лоцмане, — говорит Калеб. — Но ярос, наблюдая за его полётами. Я знаю, что он тот, кто может вывести нас в лучшую жизнь.

Голос Калеба ужасен. Боль прорывается наружу. И я знаю, что происходит.

Его скоро парализует.

У него же был иммунитет. Значит, что-то случилось с чумой. Появилась ее новая форма, против которой бессилен наш иммунитет?

— Я хочу, чтобы ты записал все, что я рассказал о Лоцмане, — говорит Калеб, — в том числе то, что я верил в него до конца.

— Это конец? — спрашиваю я.

Молчание.

— Калеб?

Тишина в ответ.

— Он стал неподвижным? — спрашивает Инди. — Или ему больше не хочется говорить?

— Я не знаю, — качаю я головой.

Она встает, как будто собирается спуститься в трюм. — Нет, — говорю я. — Инди, ты не должна рисковать заразиться, что бы там ни было.

— Он не так много рассказал тебе, — говорит Инди, усаживаясь на место. — Бьюсь об заклад, было еще много людей, которые знали о пробирках и Лоцмане.

— Но не мы, — напоминаю ей.

— Ты веришь Калебу, потому что у него есть эти насечки на ботинках, — говорит она, — но это не значит, что он был в лагерях. Любой мог бы так порезать свою обувь.

— Я думаю, он был там, — возражаю я.

— Но ты не знаешьэтого точно.

— Нет.

— Однако, он правв отношении Лоцмана.

— Так ты веришь Калебу, — говорю я. — По крайней мере, насчет Лоцмана.

— Я верю себенасчет Лоцмана, — уточняет Инди. — Я знаю, что он реален. — Она наклоняется ко мне, и на минуту я думаю, что она снова хочет поцеловать меня, как  делала все прошедшие недели. — Деревни тоже реальные, — шепчет она, — и Иные земли. Все реально.

Её голос столь же страстный, как у Калеба. И я её понимаю. Инди любит меня, но она борец. Когда я сказал, что не сбегу с ней, она отвернулась и продолжила заниматься другими делами. Я верю в Кассию. Инди верит в Восстание и Лоцмана. Мы оба нашли что-то, что подталкивает нас.

— Всё могло быть по-другому, — шепчу я еле слышно. Если бы я ответил на поцелуи Инди, если бы я не знал Кассию, до того как встретил Инди.

— Но все так, как есть, — отвечает Инди, и она права.

            Глава 20. Кассия

Мир не так хорош.

Я выглядываю из окна своей квартиры, прислонив ладонь к стеклу. Темно. Народ, как обычно, толпится у заграждений, и скоро придут офицеры Восстания и разгонят всех, как ветер гонит лепестки, как листья на воде.

Восстание не говорит нам точно, что случилась, но последние пару недель мы остаемся узниками в своих квартирах. У кого есть такая возможность, отправляют свою работу через порт. Все контакты с другими провинциями прекращены. Восстание уверяет, что это все временно. Лоцман самолично обещает, что скоро все будет хорошо.

Начался дождь.

Я представляю, что это быстрый поток воды, низвергающийся с высоты Каньона. Я бы стояла на краю ущелья и чувствовала этот грохот; я бы прикрыла глаза, чтобы лучше слышать шум воды; открыла их снова, чтобы увидеть мир, полегший в обломках, камни и деревья, срывающиеся и падающие вниз. Это было бы похоже на конец света.

Возможно, сейчас я наблюдаю именно это.

Со стороны кухни раздается звон. Прибыл ужин, но я не голодна. Я знаю, какая там пища — экстренные пайки. Сейчас мы питаемся два раза в день. Когда-нибудь у них закончатся и пайки. И тогда я даже не представляю, что они будут делать.

Нам предписано отправить сообщение на порт, если вдруг почувствуем себя больными и усталыми. Тогда они придут нам на помощь. Но что, если кто-то станет неподвижным, пока спит? задаюсь я вопросом. Эта мысль заставляет меня лежать ночью без сна, я не могу даже толком отдохнуть.

Я вытаскиваю еду из слота доставки: холодная, мягкая и безвкусная, — Восстание снабжает нас запасами из складов Общества. Я узнала кое-что от архивистов. Еда на исходе, поэтому она ценна. И иногда я меняю ее на выход из своего заключения в квартире. Я выношу еду охраннику Восстания, дежурящему у входа в наше здание. Он молод и голоден, поэтому он понимает.

— Будь осторожна, — говорит он и придерживает для меня дверь, пока я выскальзываю в ночь.

***

На ощупь я спускаюсь по камням и ступеням, руками придерживаюсь за стены и, отнимая их, ощущаю знакомый запах травы и мха. Недавний дождь размыл дорогу, и мне приходится быть внимательной и следить, чтобы фонарь не погас.

Когда я добираюсь до конца коридора, глаза не слепит, как раньше. Нет фонарей, светящих на меня, нет лучей, направленных в мою сторону, когда люди замечают, как я вхожу в дверь.

Архивисты исчезли.

Я вспоминаю, что это место всегда представлялось мне этаким склепом из Ста уроков истории, и по спине пробегает холодок. Я закрываю глаза и вижу архивистов: неподвижные, они лежат на полках, сложив руки на груди, и ждут прихода смерти.

Я медленно перемещаю свет фонаря на полки.

Они пусты. Ну, конечно. Архивисты выживут, несмотря ни на что. Но они не предупредили меня, что собираются покинуть это место, и я понятия не имею, куда они могли пойти. Они оставили что-нибудь в Архивах?

Я уже хочу пойти и посмотреть, когда слышу звук шагов на лестнице, я резко разворачиваюсь и размахиваю фонариком, чтобы ослепить вошедшего.

— Кассия? — спрашивает голос. Это она. Глава архивистов. Она вернулась. Я приглушаю свет, чтобы не слепить ее.

— Я надеялась найти тебя, — говорит она. — В Центре больше не безопасно.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Слухи о мутации чумы, — объясняет она, — оказались правдой. И мы подтвердили, что мутация достигла Центра.

— Поэтому вы все сбежали, — говорю я.

— Мы решили остаться в живых. У меня тут есть кое-что для тебя. — Она тянется к сумке на плече и достает лист бумаги. — Это доставили в последний момент.

Бумага настоящая, старая, с четко отпечатанными на ней черными буквами, не такая легкая и гладкая, как из порта. На ней написаны две строфы, именно их мне и не доставало. Даже учитывая нехватку времени и царящую неразбериху, я не могу удержаться, опускаю взгляд и жадно глотаю строки стихотворения:

Мне хочется дочитать до конца, но глава архивистов пристально смотрит на меня, и приходится оторваться от листка. Наш путь тоже изменился; близится ночь. Приближаюсь ли и я к концу? Мне почти так и кажется — что больше некуда идти, что это тупик, — но дела еще не закончены.